Всё правда.  Но сколько бы времени ни прошло, я никогда не смирюсь со всем этим.  Никогда! Не в моих силах привыкнуть к постоянной тишине, одиночеству… Иногда я прихожу в ужас от того, что начинаю забывать как выглядели люди, ведь то, что представало передо мной в зеркале, человеком не являлось.  В мире, где больше нет других людей, нет цивилизации, где тишина и пустота, единственный оставшийся в живых человек вынужден превращаться в ничтожную крупицу мира.  Я должен был стать таким же плоским, как и всё вокруг. 
     
     Когда я шёл мимо рядов двухэтажных частных домов, я вспомнил, как в детстве мы баловались с друзьями.  Ночью, когда уже зажигались фонари, когда на улице стояла плотная тишина и лишь стрекотали сверчки, кто-то из нас, хорошенько до этого поужинавший, подбегал к первому попавшемуся крыльцу и наваливал кучку дерьма.  Всё приходилось делать быстро, ведь на улице мог кто-нибудь появиться.  Потом мы накрывали эту зловонную кучку листом бумаги, поджигали его, звонил в дом, и рвали когти.  Хозяева открывали дверь и, увидев огонь, порывались затушить его, затоптав ногой.  Нога неизменно вляпывалась в дерьмо, а мы с парнями чувствовали блаженство от успешного прикола. 
     
     Конфуз. 
     
     Мы смеялись. 
     
     Хозяева кричали матом и проклинали нас. 
     
     Мы смеялись ещё сильнее. 
     
     Шутка удалась и можно расходиться по домам. 
     
     Теперь, даже если я и захотел бы повторить эту шутку, то из дома никто не вышел бы.  Нет смысла шутить, если над твоей шуткой даже ты сам не посмеёшься.  Не мне же, в конце концов, тушить эту бумажку, прикрывающую фекалии, чтобы ничего вокруг не загорелось.  Хотя будет совершенно не важно, если весь этот город сожрёт огонь.  Всё это, конечно, печально, но ничего с этим не поделаешь. 
     
     В голову пришла весьма грустная мысль, как бы абсурдно и глупо она ни звучала.  Я подумал, что теперь можно отлить в любое время и в любом месте.  Копы не потащат меня в участок.  Не оштрафуют за хулиганство.  Никто за мной не подсмотрит, чтобы потом рассказать родителям или девчонке, с которой я пытаюсь построить отношения.  Никто не поломает мою жизнь из-за какой-то мелочи. 
     
     Я остановился, расстегнул ширинку и принялся опорожнять мочевой пузырь прямо на асфальт перед собой.  Я так глупо себя чувствовал, что захотелось засмеяться.  За всю свою жизнь я привык мочиться либо в унитаз, либо, если совсем приспичило на улице, то за каким-нибудь углом, в кустах, в месте, где никто меня не смог бы увидеть.  Чёрт возьми, я никогда не отливал посреди дороги!
     
     На телевизионном канале рекламировали прелести нынешней жизни. 
     Только сейчас вы можете мочиться посреди проезжей дороги и не бояться, что вас собьёт машина или заберут в полицию!
     
     Прекрасно. 
     
     У канала всего один зритель. 
     
     Я. 
     
     Такое чувство, что меня заставляет это смотреть кто-то невидимый, но могущественный. 
     
     Бог. 
     
     Да, наверное, Бог. 
     
     Я плачу за грехи всего человечества, начавшиеся с искушения Адама и Евы.  Кажется, что Адам и Ева сполна заплатили за свою ошибку, но это далеко не так.  Я продолжаю нести на себе кару Господню за их преступление против Бога.  Против Веры. 
     
     Я – священный сосуд, наполненный до краёв человеческими грехами, страданиями и кровью. 
     Бог испытывает меня.  Я приглянулся ему.  Не знаю почему, но он точно ко мне неравнодушен, учитывая то, что я теперь единственный живой человек на всей Земле.  Всё человечество низринулось прямиком в ад, а у меня появился шанс попасть к самому Богу, стричь райские сады.  Это как выигрыш в лотерею.  Я – счастливчик. 
     
     Чем же я не Иисус Христос.  Мы с ним – два сапога пара. 
     
     Да, у меня нет учеников, я не показываю чудес людям, я не распят на кресте, я не воскрешался. 
     
     Я один. 
     
     Но я страдаю за всё человечество. 
     
     Иисус Христос – мой Брат, Господь Бог – мой Отец, Святой Дух – мой Крёстный.  Все мы скреплены родственными узами.  Нерушимыми узами. 
     
     Кажется, я уже начинаю сходить с ума.  Давно пора.  А то я уже начал переживать, что со мной всё в порядке, что я остаюсь «нормальным», когда вокруг меня «такое».  Не стоит бояться сумасшествия, ведь это естественная защита человека.  Бояться сумасшествия – это то же самое, что черепахе бояться собственного панциря. 
     
     Философы спорили над тем, что такое одиночество, и каждый приводил свою точку зрения. 
     Писатели сочинили мириады афоризмов на эту тему. 
     
     Я знаю, что такое одиночество. 
     
     Одиночество – это одна из самых романтичных причин для сумасшествия. 
     Гулять по мёртвому городу мне пришлось недолго.  Крупный супермаркет находился в нескольких метрах от рядов двухэтажных частных домов.  Это было большое здание, увешенное стендами, рекламирующими самые разные продукты, украшения и технику. 
     
     Супермаркет – огромный желудок, наполненный пережёванными продуктами, готовыми для переваривания и дальнейшего процесса дефекации.  Весьма неаппетитное сравнение, не так ли? К чёрту.