У меня уже такая стадия голода, что не смутит даже гниющий труп с кишками наружу, над которым вьётся бесчисленное количество мух, а во внутренностях ползают опарыши. 
     
     Я ем, чтобы остаться в живых. 
     
     Зачем?
     
     Потому что хочу жить?
     
     Вряд ли бесконечное путешествие от одного пустого города в другой – есть настоящая жизнь.  Наверное, я просто боюсь умереть, боюсь физических страданий, боюсь боли, боюсь того, что, возможно, на самом деле, Богу плевать на меня и он не пустит меня в рай стричь его сады.  А страшнее, если после смерти, меня вообще ничего не ожидает.  Страх заставляет находиться здесь и выживать, как животное.  Страх заставляет засыпать не вечным сном, что было бы гораздо легче. 
     
     А может надежда?
     
     Я, кажется, уже говорил, что всегда надеюсь на то, что это сон, что вскоре я проснусь в привычном мире, буду прогуливать университет, лёжа в кровати, буду смотреть телевизор и думать: «Боже, какие же все идиоты». 
     
     Не знаю. 
     
     Не знаю. 
     
     Не знаю. 
     
     Я могу повторить это миллион раз, у меня чертовски много времени.  Раньше этого самого времени ни на что не хватало, а теперь его можно тратить на всякую ерунду.  Я с удовольствием поделился бы с кем-нибудь, но никого нет.  Значит, буду тратить впустую. 
     
     Не знаю. 
     
     Не знаю. 
     
     Не знаю. 
     
     Не знаю…
     
     На телевизионном канале, на котором транслируют сериал про меня, ничего не говорят ни про страх, ни про надежду, ни про ненужное теперь время.  Наверное, цензура не пропускает столь смелые, свободные и новаторские материалы.  Тоталитаризм.  Всё в угоду партии, чёрт меня подери.  Ерунда всё это.  Просто нужен особый пиар, вот и всё. 
     
     Пиар нового времени. 
     
     Пиар новой жизни без самой жизни. 
     
     Они боятся потерять единственного своего зрителя. 
     
     Иначе финансовый кризис. 
     
     Провал канала. 
     
     Канал закроют, и телевизионщики в моей голове канут в Лету. 
     Я зашёл в супермаркет через центральный вход, как король, не имеющий, ни свиты, ни собственного народа, ни государства.  Король без короны, король без королевства.  Холодильники давно уже не работают, так как отключено электричество во всём городе.  Вернее, во всём мире.  Но, я думаю, ещё остались продукты годные для употребления. 
     Я прогуливаюсь по мрачным проходам и кидаю в пакет, подобранный у входа, самые разные товары.  Всё, что попадается под руку, я отправляю в пакет.  Особенно меня привлекают уже готовые гамбургеры и чизбургеры, которые нужно только подогреть.  Я уже предвкушаю, как разогрею их и буду употреблять вместе с пивом.  Я нашёл порножурналы.  Несколько я тоже закинул в пакет. 
     
     Это не удивительно, верно?
     
     Во всех нас живёт похоть. 
     
     Во всех. 
     
     Взяв банку пива, я пошёл дальше. 
     
     На телевидении нельзя рекламировать пиво, показывая в роликах людей.  Чёрт возьми!
     Пиво тёплое с металлическим привкусом, но это не имеет значения, так как я больше не брезглив. 
     
     Совершенно не брезглив. 
     
     Степень брезгливости зависит от качества жизни.  Нет, я не брезглив, это стопроцентно. 
     Выпив полбанки, отрыгнув несколько раз, я понял, что страшно хочу курить.  Раньше я никогда не курил натощак.  Раньше я и пиво по утрам не хлебал.  Всё изменилось.  Иногда можно пренебречь привычными правилами.  Тем более, в моей ситуации. 
     Я достал из пакета пачку сигарет и закурил. 
     
     На телевидении сигареты рекламировать нельзя, поэтому я чувствую облегчение. 
     Первый пакет я забил моментально, поэтому пришлось возвращаться на кассу, чтобы взять ещё несколько и тележку для удобства.  Самое классное, что мне потом не придётся тащить все эти пакеты в руках, оставив тележку в магазине.  Теперь я могу взять её с собой, не переживая, что меня оштрафуют.  Любой другой на моём месте накинулся бы на еду с остервенением прямо в супермаркете, но я старался даже в таком положении сохранять своё человеческое «я», свой человеческий облик.  Атрибут цивилизованности, этичности, но, если мне не показалось, больше ни того, ни другого не существует. 
     
     Я собирался набрать для себя самых разных продуктов, найти более или менее приличную квартиру, где смогу остановиться на несколько дней, пока не прикончу все продукты и не растолстею. 
     
     Это просто рабочая командировка. 
     
     Весь город – номер отеля, который я снял на несколько дней. 
     
     Весь мир – огромный номер отеля для одного человека. 
     
     Для меня. 
     
     Все люди, которые хотели власти, погибли. 
     
     А ведь теперь весь мир принадлежит мне одному. 
     
     Всё теперь здесь моё… кроме телевидения.