Бывший журналист понял, что их поедают живьём в отместку за то, что он сам незвано посетил их святая святых.
Запахло кровью.
Сердце, казалось, покрылось толстым склизким слоем страха.
Парень был чертовски прав и знал это наверняка.
Дружки Билли испустили дух, оставив в воздухе долгий вой боли.
Сам же весельчак валялся на холодном полу без чувств.
«Ангелы» всё прибывали и прибывали.
А Джэйсон Крахан, бывший журналист, всё пытался не потерять самообладание, хотя в такой ситуации его попыткам была грош цена, да и, в конце концов, он был всего лишь человеком и почувствовал, как по штанине потекло что-то тёплое.
Писающийся от страха бедняга на эшафоте смешон до тех пор, пока собственное благо-получие позволяет смеяться. Ежели всё поменять местами, то меняются только лица.
***
Антракт.
… Он перевернулся на спину. Глаза обожгла ослепительная вспышка света, с каждой се-кундой кажущаяся чем-то большим. Он пытался миновать резкой боли в глазах, прищури-ваясь в надежде, что скоро привыкнет к этому. Но облегчение не приходило, а даже на-оборот, словно назло боль возрастала, раздирая зрачки.
Он попытался повернуться на живот, но магический источник его сил иссяк, будто бу-тылка приятного вина в уютной компании. Всё мышцы налились тяжестью, и он не смог повернуться.
Элементарный паралич.
Но как ни странно головой он крутить мог, чем сейчас и занимался, пытаясь отгородить себя от палящей яркости. Закрыть глаза он почему-то не хотел. Возможно из-за того, что они и так уж слишком длительное время смежали мир перед ним.
Мысли, как белый лист…
Никаких воспоминаний… пустота, да и только. И лишь одно навязчивое зудение в мозгу: «Изничтожить свет. Окунуться во мрак!». Вся остальная часть разума зияла девственной нетронутостью.
Он не знал, кто он и где находится. Он не знал, что было раньше и, что могло бы быть в будущем. Он не знал, что произошло и произошло ли что-либо вообще.
Он знал лишь слова, и одно из них крутилось, словно зверь в клетке, ударяясь о застенки мозговой тюрьмы.
Свет… Вот это слово.
И он ненавидел его.
Он приподнял голову и огляделся вокруг, но после сего незамысловатого действия нутро возликовало не то диким ужасом, не то диким удивлением. И то и то мешалось перед гла-зами.
Вокруг, до самых невидимых краёв, лежали тела идентичных ему людей! Те же фигуры, те же лица и так до бесконечности. Они не жмурились, как он, казалось, что они пребы-вают в безмятежном сне, но ложность этого впечатления выдавала грудь, не поднимаю-щаяся и не опускающаяся от вдохов и выдохов.
Мертвы?. .
Кто знает…
Их белые одеяния ещё больше слепили его глаза, налившиеся острой болью. Он застонал и даже что-то прокричал, но смысл этих слов жаворонком умчался на юг. Тела, устилаю-щие бархатным ковром бесконечный простор пустоты, отозвались на его агонию красно-речивой тишиной…
… но через мгновение…
Он расслышал тихий шёпот… невнятный, но ощутимый. И он, этот шёпот, нарастал с каждой секундой, заполняя полость его разума, будто вода бурдюк.
Дикий!
Непрерывный!
Шёпот! Крик!
Он уже перерос в гудящий шум, а потом и вовсе в сумасводящий грохот миллионов без-ликих голосов.
Ему стало страшно, а после он и сам взвыл от безумия нарастающим гортанным криком, разрывая цепи мироздания сего пространства…
Он плакал…
Глаза невыносимо жгло.
Шёпот не утих, впрочем, как и режущая ярость в глазах. Но он кое-что расслышал. Всего лишь одно слово, которое его почему-то очень удивило, хотя это было самое заурядное, что здесь проходило.
«Последняя…».
***
(продолжение следует).
