Хотя… ошибка! В данной ситуации просить помощи у Бога, самое что ни на есть глупое. Бог стал заклятым врагом.
Джэйсон Крахан, потерявший уже всякий смысл своего существования, запутавшийся в конец в том, что он пытался совершить, остановился у двери, которая должна была его хоть куда-то привести. Он вытирал об джинсы вспотевшие ладони и приглаживал взлах-моченные волосы. Дверь была закрыта… или просто прикрыта, не имеет значения, но Джэй боялся проверить. Боялся дотронуться до деревянной поверхности и толкнуть её. Иногда сомнения помогают остановиться и спасти себе жизнь, а иногда они же ещё боль-ше подбивают совершить шаг вперёд, незнамо к чему. И то и другое ни есть хорошо, учи-тывая, что за этим стоят С-О-М-Н-Е-Н-И-Я… Пистолет в трясущейся руке обязательно выстрелит в незаданную цель…
Джэй трясся и сомневался во всём! Абсолютно и совершенно! Он был трясущейся рукой, сжавшей холодный пистолет, но…
… все же его побледневшая рука толкнула дверь.
***
Антракт.
… Иногда, не будучи мёртвыми, люди попадают на небо, чтобы подышать тем воздухом и ощутить на себе дуновение того ветра. Их воздух и их ветер. И происходит это тогда, когда настаёт апогей счастья или полного, нестерпимого краха. Мы попадаем на небо и дышим… дышим и видим лишь яркое-яркое солнце, которое баюкается в бесконечности перед самим нашим носом. Но в то же время оно так далеко.
Там, на небе, касаются солнца и не обжигаются, поэтому оно всегда в их карманах. Кусо-чек жизни в коробке из-под спичек теплится в кармане, но не сжигает картон, а лишь… Там, на небе, только и делают, что целуют солнце… живут. Они живут…
А в облаках плавают огоньки, светящиеся теплом. В каждом огоньке биение уже некогда остановившегося сердца. Там оно продолжается. И чем пламеннее сердце, тем сильнее ласковое свечение. А в конце жизни этих мерцающих и игривых огоньков, из них прорастают души, уплывающие в мир людей, несущие с собой рождение нового неба, на облаках которого восседают ангелы, целуя солнце.
А иногда… огоньки плачут, когда в мире людей тает душа, уже раз туда спустившаяся. Под шелест дождя её прах улетает в небо вкупе с биением мёртвого сердца и рождает со-бой новый девственный огонёк.
Новая Жизнь…
***
Глава вторая.
… Стало тепло, казалось, ледяной холод растопили в огне. Боль в ноге постепенно утихла, а сердце вернулось на прежнее место и стало биться в размеренном такте. Воздух очистился от спёртости и затхлости, и стал даже сладким. Не изменилась лишь гробовая тишина, нарушаемая мерным дыханием, пришедшего в себя Джэйсона.
Он огляделся вокруг, но взор был ослеплён невероятным удивлением. Вокруг разлива-лась просторная белая бесконечность. Никаких объектов, никаких существ… просто бес-прерывный простор белизны, от непривычки ослепивший глаза.
Время… если оно протекало в этом пространстве, то его неподъёмная тяжесть перемени-лась на вес птичьего пера. Время – игрушка.
Джэйсон Крахан в недоумении крутился на одном месте, пытаясь найти хоть одну шеро-ховатость, к которой можно было бы, направится, ан нет! Его изумленный взор натыкался лишь на белый простор вечности.
Уверенность, что извилины крутятся в нужном направлении, покинула его нутро.
Он решился сделать первый шаг, но это казалось так же тяжело, как и открыть тот зло-вредный люк, чуть ли не скормивший его «Ангелам». Ноги не подчинялись и дрожали, а сам он чувствовал страх провалиться куда-нибудь… хотя кроме белизны ничего под собой не видел
- Не бойся, - раздался чей-то голос, но фраза инкогнито была более чем неуместна, если учитывать то, что от неожиданной реплики Джэй чуть ли штаны не обгадил.
Он увидел старика в просторном чёрном хитоне, висевшем на нём слегка мешковато. Ли-цо, как и положено, дряблое, иссечённое морщинами, а серые глаза… какие-то сухие, точ-но высушенная губка. Они пусты и бездонны, как этот невиданный простор. Седые воло-сы ниспадают с плеч, а густая борода опускается на грудь. Узловатые пальцы старца скрещены за спиной, а сам он ходит взад-вперёд, поглядывая на Джэя, у которого мозг намеревался от перенапряжения взлететь на воздух.
- Не бойся, - вторил незнакомец. – Их здесь нет. Они, как ни странно, боятся этого места, как мыши боятся людей, а порой и наоборот.
- Кто вы? – тихо спросил Джэйсон, не зная трястись ли ему от страха или же радоваться.
- Какая разница? Ты ведь задаёшь этот вопрос лишь потому, что в данной ситуации более разумного не придумаешь, не так ли? Ведь если я поведаю тебе свою историю, она станет для тебя лишним мусором на чердаке твоих воспоминаний.
Настала тишина. Парень не знал, что сказать, а повторять свой вопрос не счёл нужным, ибо проницательный старикашка был прав до последней буквы.
- Молчишь… ни странно. Одни люди, сталкиваясь с истиной, тихо помалкивают, призна-вая, что сие истина; другие – кричат о лжи, царящей вокруг, но так же, как и первые по-нимают, что это истина. Вопрос лишь в том, кто ты? Ни на первых, ни на вторых ты не похож.
- Я, - начал Джэй, стараясь натянуть на лицо маску каменного холоднокровия и начать игру, - играю с истиной, не давая ей совладать со мной, иначе мне грозит рабство, а свобода моя стихия.
- Верно! – оживился старик и улыбнулся. – Совершенно. . . Что ты хочешь?
- Я хочу спросить, где мы находимся?
- Нет! Не хочешь! Хочешь узнать, но не спросить. Вопрос ты задал лишь потому, что так делают остальные из людей, кто либо молчат, либо кричат, но… ты играешь с ней. Тебе не нужно задавать вопрос!
- Ну, - опешил парень, - я же уже задал. Что дальше?
- Ничего. Ошибаешься – значит идёшь. Коли всё гладко – то спишь в могиле, ибо только мертвецы не спотыкаются.
- Вы не ответили на вопрос, - настаивал на своём Джэйсон, но так мастерски, что в голосе его не проскочили нотки настырчивости.
- Хорошо, - согласился незнакомец. – Хорошо. Мы в храме. Я священник.
- Ага. Интересно.
