Она уже была совсем близко! Я видел, что внутри неё плещется какая-то зелёная жидкость, от которой исходил приятный запах.
Зелёная Бездна уничтожит это место!
Зелёная бездна спасёт тебя!
Зелёная Бездна играет очень честно!
Зелёная Бездна унесёт потоки зла!
Я услышал эти слова у себя в голове, отчего она разболелась ещё сильнее. Пение не прекращалось, сводило меня с ума, и я завопил, что было сил в голосовых связках. Похоже, Дара поняла, в чём дело, так как сжала мою руку ещё сильнее и сама запела, только что-то совсем невнятное и дисгармоничное.
Ныряй в меня! Ныряй в Бездну!
О, Господи! Призыв прозвучал так настойчиво, что мои ноги заплелись, и я повалился наземь, скатываясь по горке в огромный зёв Зелёной Бездны.
– Не смей братик! Не смей! Я убью тебя за это! Возвращайся немедленно! НЕ СМЕЙ УБЕГАТЬ!!!
Я помогу тебе! Ныряй!
– Не смей, братик!
Ныряй! Ну же!
– Вернись!
Ныряй!
– Вернись!
Ныряй! Я спасу тебя от кармы этой бездушной твари!
– Вернись, братик!
Голова так сильно разболелась, что готова была взорваться в любую секунду, как переспевший арбуз. Незнакомый голос боролся с приказами Дары, а я не мог ничего принять! Не мог!
Бездна подползла совсем близко, я уже чувствовал её дыхание, но Дара рванулась к ней с бранными криками в адрес Бездны и меня. Через несколько мгновений они должны столкнуться, решая не только свои судьбы, но и мою. Я не мог наблюдать за борьбой двух визави, потому что мой истерзанный разум впал в забытье и утаскивал за собой моё сознание… Глаза застлала туманная дымка, звуки смешались в гулкую какофонию и я… потерял сознание.
Глава вторая.
Последний серый день.
Дэвид Брайн проснулся в своей помятой постели, обливаясь холодным потом. Изо рта вырывалось учащённое дыхание со сдавленным стоном и бранной руганью. Он откинул одеяло и опустил ноги на холодный ковёр, покрывшийся изрядным слоем пыли, но поддерживание чистоты и порядка Дэвиду было по боку. Он огляделся вокруг, будто ожидал увидеть нечто странное, но не увидел ничего и облегчённо вздохнул, после чего в одних семейных трусах пошёл на кухню.
Сквозь окна уже пробивался утренний солнечный свет, играющий лучами и бликами на кухонном столе, электрической плите, умывальнике, шкафчиках и прочем. Дэвид подошёл к умывальнику и включил холодную воду. Из ржавого крана хлынула хлорированная вода, разбрызгиваясь в разные стороны. Брайн припал губами к крану и принялся жадно глотать грязную воду с едким привкусом ржавчины. Утолив потребность во влаге, он выключил кран, вытер влажные губы и почесал грубую щетину, после чего поменял положение руки и почесал сальные взлахмоченные волосы.
Пиво! Водка! Джин! Коньяк! Мартини! Вермут! Вино! Шампанское! Виски! Абсент!
Голову пронзила острая боль, затрещавшая на сжавшихся зубах и ударившая в правый глаз. Дэвид скривился, но моментально уступил своему желанию. Он открыл дверцу холодильника, достал оттуда непочатую бутылку виски, открыл и припал к ней, лакая с наслаждением пьянящую жидкость. Осушив залпом практически полбутылки, он успокоился, глубоко вдохнул, выдохнул, поморщился, вытер губы и положил бутылку обратно. Желание своё он удовлетворил, но свирепая боль в голове от этого не прошла, поэтому пришлось отправиться к небольшому шкафчику с облупившейся коричневой краской, который висел над умывальником, достать оттуда пачку аспирина, извлечь одну таблетку, положить на язык и проглотить, поморщившись от противного вкуса. Потом он налил в стакан воды и запил.
После всех этих процедур Дэвид вернулся в спальню и облачился в тёмно-синие джинсы и такого же цвета балахон. Воспоминания о жутком сне, превратившимся в кошмарную реальность грызли его неумолимым беспокойством. Он старался забыть обо всём, но воспоминания возвращались к нему, как брошенный бумеранг. В конце концов, он решил просто начать свой очередной рутинный день, как делал это обычно, надеясь на то, что постепенно всё устаканится.
Брайн достал из пачки «Wings» сигарету и прикурил, после чего выпустил в спёртый воздух помещения густой табачный дым, лениво выплывающий изо рта, словно при замедленной съёмке. Вокруг было тихо и одиноко, как в пустом гробу, и некому было наорать на Дэвида за то, что тот настолько обнаглел, что курит, сидя на постели. Некому было остановить его руку, когда та, держа стакан с виски, приближалась ко рту! Некому было сказать: «Я люблю тебя Дэвид, и так будет до тех пор, пока слепой художник не нарисует звук падения лепестка розы на хрустальный пол замка, которого не существует». Такого человека не было, чёрт возьми! А ему как раз таки и не хватало чуткой души и крепкой опоры. Это угнетало. Одиночество, как ни крути, не свобода, а рабство.
Он повернул голову к зеркалу, висящему на стене напротив его постели рядом с потрёпанным плакатом группы «Slipknot». Отразившееся там лицо больше походило на театральную маску, выражающую глубокую тоску… даже, наверное, апатию.
– Да, парень… Вот гляжу я на тебя, и страшно становится. Неужели это Дэвид Брайн?! Неужели он ещё дышит?! Нет, приятель… Это неизвестно что.
Дэв тихо рассмеялся. Смех был горький и солёный, как морская пена. В нём не было и толики радости, лишь тихое отчаяние и неполноценное смирение с тем, что он перестал быть человеком в полном смысле этого слова. Человек – это не существо, движущееся на двух ногах, трахающееся, жрущее каждый день, спящее, дышащее, видящее, мыслящее. Человек – это существо, которое из каждой ситуации способно выделить как минимум два выхода. Дэвид Брайн еле-еле выделил один, и поэтому он мертвец.
В далёком прошлом, пока бутылка с алкоголем не заменила ему мечты, он был человеком, принимающем множество решений, выходящим из разных ситуаций, которые на первый взгляд казались неразрешимыми. Когда-то способности мечтать, планировать и двигаться преобладали над деградацией и пессимистическими прениями с виски. Раньше и солнце было теплее, и море ласковее, и пища слаще, и воздух чище, а потом…
Впрочем, не важно, что было потом. Он отрезал от себя жирный кусок своего прошлого и скормил его голодным собакам. Он клялся, что встанет на ноги и продолжит двигаться дальше, но видимо тот злополучный кусок оказался более весомым, чем он предполагал.
Как хочется выпить!
– Закрой пасть! – Либо аспирин ещё не начал действовать, либо сама мысль о выпивке вызывала нудную головную боль. Брайн потёр виски, но это ему не помогло. Тело требовало горючего, пьяного забытья, призрачного счастья чужих миров… Глоток и на небеса! Ведь можно много и не пить! Можно… можно налить рюмочку, промочить горло и вернуться к повседневности совершенно трезвым. Просто… – Закрой пасть! – сетовал Дэв. – Всё…
Он потушил сигарету в пепельнице в тот самый момент, когда ощутил желание прогуляться. Квартира осточертела ему настолько, что, просыпаясь в ней, он уже ощущал прилив ужасного настроения и отвращения. Всё уже слишком приелось и надоело здесь, хотелось разнообразия и воздуха, не пропитанного табачным дымом и перегаром. Четыре стены смотрели на него, как жуткие надзиратели.
– Душно… душно, как в аду, ей богу!
Улица притягивала, манила запахами девственной весны, запахами живой деятельности, солнечными лучами, пением птиц и прочим. Дэвид поднялся для того, чтобы покинуть свою злачную тюремную клетку, но остановился, осознав, что он и представления не имеет, куда можно пойти. Возникло чувство, что он забыл город, в котором живёт. За несколько лет он стал ему чужим, враждебным и далёким. Он как маленький ребёнок боялся заблудиться в бесконечной толпе серых сгустков плоти и остаться наедине с одним лишь чуждым ему миром. Он боялся, что злобный серый волк настигнет его на улице, когда Дэвид будет, слаб и беззащитен.
Твои глаза не утратили способность видеть? Нет. Тогда иди туда, куда они тебя направляют. Место сейчас не важно. Сейчас важен процесс, лишённый точной, чётко конструированной системы и конечной цели.
– А, чёрт с тобой! Уговорил!
Брайн положил в карман пачку сигарет и изношенный, частью даже исписанный блокнот и ручку – старая привычка, ещё с тех времён, когда он занимался рисованием и мечтал стать профессиональным художником, и на то были веские основания.
