Этим можно было легко объяснить причину того, что она всегда была одна, причину её потребности в убийстве. Но эта мысль была более чем бредовой…
Руки человека – дар и проклятие Бога. Ими мы создали мир таким, каким видим, литературу, музыку, живопись… Ими же Каин убил Авеля, а Иуда указал на Иисуса.
Художники, писатели, музыканты способны сделать этот мир краше и чище, но они же способны и подвергнуть его разрушению. Они - защитники человечества, они же и его убийцы. Они держат на своих плечах тяжёлые своды морали и человеческой сущности. Они же этот свод пытаются сокрушить…
Кейт заснула с мыслью, что ещё раз хочет увидеть Дэвида Брайна и признаться ему во всём, но помимо того, в её голове была мысль и о том, что она устала, и нет больше сил бороться за своё место под солнцем.
Глава шестая.
Раскрытые карты. Приближение дна.
Дэвид осушил бутылку до дна и со злобным криком кинул её в стену. Его настолько сильно захлестнула волна неконтролируемой ярости, что он даже не услышал, как разбилась бутылка. Мысли разлетелись в голове, словно стая голубей, в которую кинули камнем. Он утолил своё жгучее, сводящее с ума желание выпить, но лучше себя не почувствовал, потому что зверская головная боль стала ещё сильнее.
– Какого дьявола тебе нужно?! За каким чёртом ты вернулась?! Зачём, мать твою?! Я уже давно раскаялся во всём! Проваливай отсюда! Оставь меня в покое!
Щёки обожгли слёзы, скапливающиеся в уголках рта. Сначала он попытался их остановить, но, понимая, что это бесполезно, дал им волю излиться до дна. Захотелось выплакать всё, что скопилось за эти долгие невыносимые годы никчёмного существования. Руки схватили волосы и сжали их с такой силой, что костяшки пальцев побелели.
Это было отчаяние.
Едкое, как болотная жижа отчаяние!
Брайн вспоминал чудовищный сон и его страх становился всё сильней и сильней. Страх питался его душой, как могильный червь питается мёртвой плотью. Где-то в глубинах сознания ещё звучал громкий смех Дары, вызывающий жуткое отвращение. Ему хотелось схватить какой-нибудь огромный камень и раскроить ей череп, чтобы мозги разлетелись в разные стороны, чтобы жалкое подобие её никчёмной жизни прервалось во второй раз! Чтобы она стонала, рыдала, захлёбываясь своей кровью и молила его пощаде в то время, когда он будет издеваться над её телом в отместку за то, что она делала с ним!
От этих мыслей Дэвиду стало ещё хуже прежнего, так как он почувствовал себя настоящим животным, алчущим крови. В конце концов, он прекрасно понимал, что ничего не может сделать Даре, ибо она живёт только в его снах, где имеет полную власть над ним. Тот удар, который нанёс Дэвид и который отбросил её на добрых пару-тройку метров, дался ему с таким трудом, что он потерял все силы и был на грани обморока.
Смешно… обморок во сне.
Эта бешенная мразь просто так всё это не оставит. Она отомстит мне. Она сделает из меня куклу, выпотрошив мою душу! Ну ничего… И на нашей улице будет праздник… В любом случае всё в порядке, ведь то, что было – ещё пройдёт, а то, что будет – уже давным-давно прошло. Надо лишь терпеть и не сдаваться.
Дэвид пролежал на полу ещё несколько минут, увлажняя пол слезами, а потом собрался с силами и встал. Голова болела ужасно, поэтому он достал из шкафчика аспирин и принял три таблетки разом. Потом он направился шаркающей походкой в ванную, где принял душ, умылся, почистил зубы и побрился. Чувство свежести упорядочило его мысли и привело в себя. Как ни странно, это помогло ему отогнать жуткие воспоминания о сне, и ему стало гораздо легче.
Брайн вернулся на кухню, заварил себе крепкий кофе, хотя любил со сгущёнкой, приготовил несколько бутербродов с колбасой, сыром, свежими помидорами, огурцами и луком. Аппетитный завтрак восстановил силы, и за последние несколько дней Дэвид впервые ощутил себя человеком, а не тенью, исчезающей, когда пропадает солнце.
Он закурил сигарету, но тут же её потушил, так как испытывал резкое отвращение ко всему, что связано с курением…
Стояла практически полная тишина, нарушаемая лишь звуками, доносящимися с улицы, но они казались такими далёкими, что Дэвид даже не придавал им значения. Возникало такое чувство, что дух, поддерживающий жизнь в этой квартире, умер, оставив неудавшегося художника в полном одиночестве, в котором он постепенно гнил как личность.
Брайн почувствовал острую необходимость встретиться с Кейт и поговорить с ней, дабы убедиться, что с ней всё в порядке, да и самому расслабиться. Её безумие его успокаивало. Но отправиться к ней мешала веская причина – он помнил слова Дары. Помнил слишком хорошо, поэтому его это сдерживало.
«Если ты ещё раз приблизишься к этой шлюхе, я убью её, отрежу груди, набью ими её вонючую пасть, расчленю, выпотрошу её кишки, части тела сожгу, а прах вкупе с кишками заставлю сожрать тебя! И собственную блевоту ты тоже будешь жрать, чтобы ты не надеялся на счастье! У тебя нет права на счастье! Нет! Ты должен страдать! Должен уничтожать свою гнилую сущность! Должен падать в ад, захлёбываясь собственным горем!»
Боже, сколько ненависти в этих словах. Настоящая Дара Брайн никогда бы такого не произнесла и не пожелала бы своему брату такого! Это не она… Это иллюзия! Дара не могла быть такой жестокой, такой гнусной, такой отвратительной! Она всегда была милой, доброй, ласковой и заботливой. А эти слова принадлежали животному, научившемуся разговаривать. Животному, которое совершенно спятило от желания пролить чью-либо кровь.
Это не Дара, чёрт возьми! Это не может быть Дара! Я знаю! Эта спятившая сука, лишь грёбаная иллюзия! Я справлюсь с ней и загоню обратно в ад!
В этот раз справиться с приступом отвращения ко всему происходящему было труднее, чем обычно. Он попытался сосредоточить свои мысли на чём-нибудь другом, например на том, что вокал Микаеля Стенне из группы «Dark Tranquillity» прекрасен, но вышло отвратительно и глупо. Брайн видел единственный выход в том, чтобы отправиться к Кейт и не покидать её вовсе, потому что он испытывал к ней сильное тёплое чувство, притягивающее и заставляющее за неё переживать.
Что это? Господи, что это? Какого дьявола я так пекусь о ней? Она ведь чужая мне… Почему?
Дэвиду не хотелось думать об этом. Всё можно узнать, лишь встретившись с ней.
Он внезапно вспомнил слова самой Кейт, и они утешили его:
«Ну, так что, мистер Дэвид Брайн, вы свернёте с замкнутого круга или продолжите заблуждаться и дальше? Вы сглупите хоть раз?»
У неё всё было так просто, беззаботно, наивно, что поневоле начинаешь и сам становиться более легкомысленным.
Ничего не оставалось… Надо было идти к ней, чтобы понять, что он к ней испытывает, и чтобы защитить её от той твари, что выдавала себя за Дару Брайн.
Он надел на себя чистые джинсы и чёрную рубашку на вынос с длинными рукавами, а обулся в потрёпанные кеды. Потом он быстро сбежал по лестнице, движимый разгоревшимся возбуждением и выбежал на улицу, где вовсю разгорался солнечный день. Погоду портил лишь поднявшийся ветер, который кидал в лицо пыль и бесил прихотливых дам, сбивая их причудливые причёски. В остальном всё было, как и прежде: тепло, солнечно, на небе всего несколько облачков.
Дэвид вспомнил, что они с Кейт договорились встретиться вечером на крыше её дома, а сейчас было всего два часа дня. Он знал лишь её дом и подъезд – ни этажа, ни квартиры, ни телефона. Обхаживать все квартиру сверху донизу в поисках Кейт (он не знал даже её фамилии) было полной глупостью, хотя оставались надежда, что кто-нибудь из жильцов знает Кейт и назовёт Брайну её квартиру. Но на это тоже особо полагаться не было смысла, так как в девятиэтажном доме очень много жильцов, и вряд ли они знают друг друга, тем более, что в нынешнее время люди стали более нелюдимы и прагматичны, они не имеют желания тратить время на знакомство с соседями. Лучше и вовсе их не знать, чтобы при встрече не приходилось здороваться с натянутой улыбкой.
Можно было прогуляться, проветриться, а вечером отправиться на эту крышу и ждать Кейт. Но откуда гарантии, что она не решила пошутить? Нет уверенности, что она придёт!. . Тогда придётся просто уйти и забыть её, как чудную галлюцинацию.
Брайн решил так и сделать, хоть этот план и казался ему полной чепухой, но лучшего он не придумал. В конце концов, никому не повредит небольшая прогулка по такой хорошей погоде. Дэвид вышел к проезжей дороге, перешёл её, спустился к небольшому скверу, населённому немногочисленными деревьями и лавками и, не торопясь, пошёл вперёд.
