– Считаешь меня психом? – Его вопрос прозвучал риторически, оттого, что и он и я знали на него ответ.  Он задал его лишь потому, что того требовали элементарные правила беседы. 
      – Да, – сказал я. 
      – Если психи те, кто пытаются быть настоящими людьми, то да, я псих. 
     
      Тот день только начинался, а уже предвещал жуткую бурю.  Я это чувствовал всем своим существом, но не находил никаких рациональных объяснений этому и не знал к чему мне стоит готовиться. 
     
      Стэн пошёл в ванную, а я съел одну шоколадную конфету с коньяком (у которой, однозначно, давно истёк срок годности), от которых морщилась маленькая Кристина, и пошёл в дом. 
     
     
     
     ГЛАВА ВТОРАЯ
     
      Так бывает всегда, поэтому я к этому привык.  Мне в одночасье опротивел этот проклятый номер с подранными серыми обоями, пыльными коврами, грязными и липкими простынями и одеялами и с ней.  Она, как и многие до неё, лежала на кровати на животе с перерезанным горлом и остекленевшими глазами, наполненными предсмертной агонией.  Её шёлковые чёрные волосы были разбросаны по подушке и заляпаны кровью, всё ещё сочащейся из рваной, жуткой раны.  Не сказать, что она чем-то особенно отличалась от предыдущих, но с ней я испытал незабываемые ощущения, которые не смогли доставить другие.  Не знаю, что на это повлияло, но меня это удовлетворило сполна, поэтому я ей благодарен.  Очень благодарен.  Жаль, что она этого не слышит, хотя… Возможно, в отличие от прочих, она была счастлива, и от этого её страх становился ещё слаще… На моей практике такое случилось впервые – я просто не мог насытиться, потому что её тело ещё долгое время пылало неописуемым страхом.  Наверное, всё-таки она многое теряла, поэтому я достиг такого умопомрачительного успеха. 
     
      Но, в конце концов, ничего же не изменилось.  Всё прошло так, как и надо… Вернее, как обычно.  В итоге, она быстро наскучила мне и погасла, как гаснет всё в этом мире.  Такие моменты я всегда ненавидел, потому что они вызывали во мне раздражение и дикое чувство неудовлетворённости, хотя, за несколько секунд до этого я чувствовал себя полностью удовлетворённым, а порой даже счастливым.  Казалось, что уже больше и нечего желать… Удовольствия мимолётны, и поэтому приносят гораздо больше проблем и разочарований, чем радости и счастья.  Но жизнь слишком коротка, чтобы я мог сомневаться и растрачивать её на стереотипное существование.  Мне приходилось постоянно двигаться и удовлетворять своё необузданное желание испытывать различные удовольствия.  Я, вообще, только и жил для этого, поэтому мне было тяжелее, чем простым людям.  Если для простых людей семейный просмотр кино или поход в ресторан – уже удовольствие, то для меня это не имеет никакого смысла.  Это всего лишь обыденные ритуалы, загоняющее человека в узкие рамки банального существования.  Практически все люди привыкли называть это жизнью, когда на самом деле это дерьмо даже отдалённо на жизнь не похоже. 
     
      Я ещё раз взглянул на её идеальное нагое тело и поцеловал её в спину, после чего испытал неприятное чувство.  Меня всего передёрнуло, я испытал страх.  Мимолётный, но ужасный.  На моих губах после поцелуя остался лишь холод и частицы пустоты.  Больше она для меня ничего не значила, поэтому было самое время покинуть этот захудалый отель и отправиться дальше.  Занимаясь с её мёртвым телом сексом, я сильно вспотел, что нельзя сказать про неё, поэтому, перед тем, как отправиться дальше, я принял горячий душ и как следует помыл своё тело с мылом, после чего оделся в свой дорогой чёрный костюм с галстуком.  Перед уходом я сделал несколько зарисовок её тела в своём блокноте и накидал несколько довольно удачных предложений, пришедших на ум, которые можно было бы потом использовать где-нибудь в романе.  На прощание я ещё раз поцеловал её в спину и накрыл полностью одеялом.  Она отслужила своё, так как стала на гнилой путь обыденности и её приспешников.  Её не смогло бы спасти даже то, что она счастлива.  В конце концов, сам факт того, что она соблазнилась моей внешней привлекательностью и легла со мной в постель, говорит о стереотипности её мышления и образа «жизни».  Такие элементы общества как раз и служат для того, чтобы удовлетворять естественные потребности настоящих людей, к которым относились такие, как я. 
     
      Жалость не для меня, поэтому у меня не возникло никаких чувств, когда я её покинул.  Просто… очередная жертва своей убогости.  Прощай…
     
      На улице было пасмурное дождливое утро, не угнетающее меня, как обычных людей, а наоборот, поднимающее настроение.  Я набрал полную грудь свежего апрельского воздуха и улыбнулся, радуясь прекрасному чувству – чувству жизни.  Я ощущал биение моего сердца и пульса.  Для меня всё это было не игрушечно, а по-настоящему.  Я всеми фибрами души ощущал жизнь и радовался ей, как настоящий человек.  Дождь хлестал по лицу, мочил одежду, но это не огорчало.  Это сгоняло с меня весь негатив и бодрило не хуже всяких энергетиков.  Однако наслаждаться погодой не было времени, поэтому я быстренько подбежал к своему серебристому «плимуту барракуда» 70-го года выпуска, немного опустил стекло, чтобы лицо овевал свежий прохладный ветер, включил радио, где играла знаменитая песня Чака Берри «Johnny B.  Goode», которого я никогда особо не любил, предпочитая таких музыкантов, как Джон Уильям Колтрейн, Чарли Паркер, Луи Армстронг, Бенни Гудмен и Дюк Эллингтон, завёл мотор и выехал на трассу, ведущую в город, где меня ждало небольшое дельце, связанное с одним молокососом, возомнившем себя Королём Мира. 
     
      Молокосос наворотил много серьёзных дел, за которые нужно было платить.  Сначала эта работёнка меня ничем не заинтересовала, ведь, на первый взгляд, она до жути банальная и скучная, как вечерний просмотр комедийных телешоу дома на кровати.  Однако, изучив полное досье, я изменил своё мнение и согласился на это дело.  Меня заинтересовала его пёстрая семья, которую мне, как и его, заказали.  Его толстая, тупая, стервозная и вонючая мамаша была единственным грязным местом в женской части семьи.  Старший брат – самодовольный мизантроп, на которого я и не собирался тратить много времени, впрочем, как и на молокососа.  Выделил я только старшую и младшую сестру.  Они действительно задели меня за живое, и для того, чтобы с ними развлечься, я и пошёл на это дело. 
     
      Старшая сестра была для меня кладезем удовольствия.  Это сексуально помешанная сучка по слухам, могла трахаться с кем угодно, когда угодно и сколько угодно.  Она была пошла до мозга костей, что мне в ней и нравилось.  Это её психическое отклонение давало возможность погрузиться ещё при её жизни в тёмные глубины звериной пошлости и насладиться её животной сущностью.  Меня возбуждала её неудержимая смелость проявлять себя всегда, независимо от места, времени и компании.  Да и после её смерти, я смог бы получить удивительный оргазм, ведь синтез её сдвига на сексе, её пошлости, её смелости и смерти способен свести с ума.  Младшая же сестра была другой стороной ощущения.  Эта невинная маленькая девочка, ещё с девственным телом и девственной душой, являлась средоточием детской наивности и невинности.  Я собирался вкусить чистейший плод её жизни и смерти.  Она могла бы мне дать то, что никто не мог дать прежде: истинную красоту и чистоту.  Насладившись ей, я мог бы стать настоящим Богом!. .