Кажется, я был прав, потому что он удовлетворённо улыбнулся и продолжил:
– Вы слишком предсказуемы, чувак. Сначала одна свалила в туалет, вслед за ней другой… Тем более я знал, что эта мразь сдастся и решит свалить вместе с тобой. Я ожидал от неё этого, но от тебя – нет. Поверни направо.
Я повернул.
Руль выскальзывал из рук, в глазах темнело, а во рту пересохло. Я боялся говорить с этим чокнутым, но тишина убивала меня ещё сильнее.
– Так… ты объяснишь мне…
– Разумеется, братишка, – прервал он меня. – Конечно! Ты знаешь, жизнь – это всё тот же чёртов экзамен. Ты можешь ничего не делать, как целый семестр в институте, но однажды, во время сессии, когда на тебя навалятся огромные проблемы, ты должен крутиться, как белка в колесе, чтобы не отбросить копыта. Ты должен знать, что полученные знания твои и ломаного гроша не стоят, ведь ты их никогда не применишь в жизни. Знаешь, у мертвецов другая система образования. Они ничего не учат, ничего не делают, не сдают экзамены, зато всё знают о гниении! Круто, правда?!
– Я не понимаю, что ты хочешь сказать, Стэн… – Он довольно часто начинал странные разговоры, когда хотел сказать нечто важное или интересное, но всё время закручивал так, что его никто не понимал.
– Это всё к тому, что раньше я ни хрена не делал, а только трепал языком, разглагольствовал про свои великие идеи и все смеялись надо мной, считали психом. И вот однажды, когда пришло время, пришла долбаная сессия, я стал сдавать экзамены и знаешь что, Брэндон? Никакие чёртовы знания мне не понадобились. К хренам всё это! Я начал делать то, о чём говорил, я начал создавать настоящий мир с настоящими людьми, и никакие знания, относящиеся к этому миру, мне не помогли, потому что здесь нет настоящих людей! Я хотел сделать мир чуточку чище! Я задыхаюсь от серы, гнили и прочего дерьма, что посеяно вокруг за долгие-долгие века. Мы живём в грёбаном спектакле, парень, и всех это устраивает! Кроме меня…
У меня мурашки пробежали по телу. Я чувствовал, что Стэн приближает меня к чему-то по-настоящему ужасному, к чему-то нечеловеческому, к чему-то исполинскому и страшно злому!. . Он говорил, как помешанный, и я испугался того, что его помешанность начала проявляться в нечто материальное. Идеи – страшная сила. Идея может свести с ума многих людей, даже тогда, когда она существует лишь устно. А когда идея становится чем-то материальным, когда к ней прикрепляют какие-то действия – она способна отправить к дьяволу весь мир!
– К чему ты клонишь? Говори начистоту. Я тебя не понимаю.
– Хорошо… Я уверен, что Норма тебе ничего не рассказала, так?
– Да, так.
– Так вот, ты думаешь, она по собственному желанию стала проституткой или не может найти себе никакой другой работы?
– Я не…
– Ты так думаешь?! Да или нет?!
– Мне так казалось…
– Да или нет, твою мать?!
– Да! Да! Чёрт… да, я так думал.
– Ты обманулся, парень.
Если честно, его последние слова чем-то меня обнадёжили. По крайней мере, я узнал, что она не по собственной воле выбрала столь ужасную профессию, что она не отребье какое-то. Но с другой стороны, я боялся знать правду о ней, потому что предчувствовал, что она будет дьявольски страшной.
– Она закончила факультет психологии, мечтала сидеть в душном кабинете и болтать с людьми об их фальшивых проблемах. А потом она встретила меня – настоящего человека, и влюбилась.
– Это очень романтично, Стэн, но…
– Заткнись и не перебивай меня, иначе твои мозги вылетят в форточку! – Он вжал мне дуло револьвера в висок, и я по его просьбе заткнулся. Дуло было обжигающе холодным, но стоило ещё немного позлить Стэна, и оно станет обжигающе горячим, только я этого не почувствую.
– Куда? – спросил я, так как впереди был перекрёсток.
– Прямо… Так вот… Влюбилась, да. Знаешь, меня раздражала её игрушечная жизнь. Словно её придумал изготовитель игрушек для маленьких девочек. Знаешь, такая серьёзная бизнес-леди! Девочки любят это дерьмо, а меня оно бесило, поэтому я взялся её переделывать.
Его голос больше не вызывал во мне страх. Даже направленный на меня ствол переставал действовать угрожающе. Я уносился в другой мир, где кроме гнева и желания мстить, больше ничего нет. Этот сраный ублюдок!. . Кажется, я стал догадываться, почему образованная Норма Стэй стала унижаться перед всеми, работая грязной шлюхой!
Я – вскипячённая в чайнике ненависть. Я – поджаренное на сковородке 80х годов желание мести. Я – испечённая с лимоном в анальном отверстии желчная ярость. Я – сваренная в курином бульоне жажда убийства! Смерти! Боли!
– И я её переделал. Замечательно переделал. Я довёл процесс практически до конца, но эта сука оказалась неблагодарной! Ей, видите ли, не захотелось стать по-настоящему «настоящим» человеком! – Он слишком часто делал акцент на слове «настоящий», поэтому оно вскоре так мне приелось, что я перестал понимать его смысл, оно казалось мне абсурдным, смешным.
– Каким же образом ты пытался сделать из неё настоящего человека, Стэн?
– А ты не догадываешься?
– Едва ли. – Враньё… враньё… Враньё! Я прекрасно понимал, каким способом этот вшивый ублюдок пытался сделать из неё настоящего человека! Когда он успел стать «ТАКИМ» дерьмом, чтобы пытаться сделать людей настоящими через унижение? Я всегда знал, что ему самое место в психушке!
– Знаешь, братишка, мне кажется, ты юлишь.
– А мне срать, что тебе кажется! Отвечай на мой вопрос! – Я сорвался. Тонкая нить, держащая меня над пропастью безумия и гнева, оборвалась под моим весом, увеличивающимся из-за злобы. Страх ушёл. Но от этого не становилось легче.
– Ой-ой-ой! Полегче, парень! Ты хочешь ещё один глазок в голове? Думай, с кем говоришь!
– Отвечай! – сквозь зубы прошипел я.
– Никогда бы не подумал, что ты такой смелый… Или тупой?. . А стоит ли мне отвечать, а, Брэндон? Мне кажется, ты уже всё понял.
– Ты заставил работать её проституткой, Стэн?!
– Чертовски правильный ответ, чувак! Чертовски правильный!
Одно желание.
Такое острое и ядовитое…
Мне захотелось выжать из этой колымаги всё, на что она только способна, потом резко повернуть на обочину, слететь в кювет и свернуть к чёрту шею себе и этому подонку, чтобы он больше никому не смог причинить зла, которое чуть ли не считал «просвещением». Такой вариант и мне подходил, потому что тогда бы мне не пришлось участвовать в том, что он затеял. Мне не пришлось бы варится в той грязи, в которой варился он.
Тогда любые родственные чувства к нему, которые толкали меня каждый раз выручать его из передряг, испарились, как вода под знойным солнцем. Рядом со мной больше не сидел мой свихнувшийся на своих идеях младший брат Стэн, с которым в детстве мы воровали у Дарлы конфеты, первый раз попробовали алкоголь и сигареты, удирали на велосипедах от взбесившихся наркоманов; рядом со мной сидело злорадное и гнилое чудовище, сожравшее моего брата и облачившееся в его внешность. Было даже слегка больно от осознания того, что родной брат, пускай и неблагодарный, которому я помогал сотни раз, готов пустить мне кровь.
Почему я ничего не смог предвидеть?
Он так красочно и искренне распылялся своей философией, а я слепо считал, что всё это всего лишь безобидная помешанность, которая вскоре пройдёт и, вспоминая её, мы будем смеяться. Что-то нечто типа «юношеского максимализма», только в более запущенном виде.
Я страшно ошибался…
Если он заставил Норму работать проституткой, то неизвестно на что ещё он способен… Этот человек (если его ещё так можно было называть) стал чрезвычайно опасен.