Попугай трепыхался, кося злобным блестящим глазом. 
     
     Оксана спала, ей снился Мстислав, разбудили Оксану его руки ласковые.  Не открывая глаз, жадно целовала его, счастливая.  И когда закружила ее блаженная сладкая волна, Свенельд снисходительно бросил:
     
     - А ты ничего, детка. 
     
     Съежилась у стены, стиснула зубы, боясь разреветься от стыда и обиды. 
     
     - Почему не закрываешься, сокровище? - встал, невозмутимо закурил. 
     
     "Уехать, пока Мстислав спит, - судорожно думалось, - этот все расскажет, мерзавец".  Лицо ее горело. 
     
     - В Трубчевске мы нелегально.  Не заметила? У тебя нет кода в городском компьютере.  Так что не думай уехать.  За городские ворота нас может вывести только Мстислав. . .  Да ничего я ему не скажу, брось расстраиваться! Подумаешь, ошибочка вышла.  С кем не бывает? Над головой голосил попугай. 
     
     - До завтра, любовь моя. 
     
     Дверь хлопнула.  Уткнувшись в подушку, Оксана давилась злыми слезами. 
     
     Ранним звездно-голубым утром они вышли за город.  Створки ворот приоткрылись - и тяжело сдвинулись, застонав.  Шли пешком, сначала проселочной дорогой, потом сонными в росе лугами.  Чешуйчато блестела Десна.  Свенельд был оживлен и весел.  Оксана не поднимала глаз. 
     
     - А вы знаете, какому богу молятся в Трубчевске? - говорил Свенельд.  - Некому Юлиану, владыке белизны и холода, божеству последнего, гибнущего снега. . .  Никогда Империя не знала такого многобожия! Я не удивлюсь, если в каком-нибудь обнесенном стенами городе режут детей во славу, скажем, Хорса.  – Он взглянул на небо:
     
     - Одноглазый спалит нас, если будем плестись таким шагом!
     
     В сумрак леса они вошли, и Свенельд замолчал, каждым нервом чувствуя надвигающуюся опасность.  Он приотстал, Мстислав теперь шел впереди, вертя в руках сломанную веточку.  С острой ненавистью Свенельд смотрел на обтянутую рубахой спину и понимал, что лучшим выходом было бы сейчас же разрядить в нее всю обойму.  Но ни его отвращение, ни почти животный страх не могут служить уликами на суде.  Он должен доказать, что Мстислав – враг Империи. 
     
     Оксана наклонилась, чтобы разуться, пропустила вперед Свенельда.  Она умеет бегать бесшумно.  Не так легко изловить человека, если он вырос в лесу. 
     
     Внезапно деревья расступились.  В ясменнике поляна, шалаш из веток, высокий длиннобородый старец. 
     
     Инший смотрел на гостей равнодушно.  Задержал взгляд на втором из гостей.  И невнятная тревога кольнула в сердце.  Великие боги помогут ему, если нужен.  А если не нужен - что ему жизнь без служения? А если не боги - что ему жизнь с тварями? Что ему ветер в пустыне, если он не голос?. .  Инший молча смотрел на гостей. 
     
     - Именем Императора приказываю сдать книгу, что написана тобой! - выкрикнул Свенельд. 
     
     - Император увидит рукопись, как только я окончу ее. 
     
     - Но в ней содержатся пророчества, касающиеся Империи, и мы требуем…
     
     Мстислав перебил, закричал, вдруг сорвавшись:
     
     - Как ты смеешь, предатель, неудавшийся диссидент, как ты смеешь сопротивляться Его воле?! – как бы со стороны прислушивался Мстислав к своему гневу, сочувствовал ему, безрассудному, но не подходил к старику близко, оберегая от рук своих. - Раболепное ничтожество, всегда ты юлил, темный, исподтишка жалил! Дворец тебе казался лесом, лисой ты крался, изменник! - и в сторону Мстислав отбросил ивовую веточку, что сжимали пальцы. 
     
     Странный эффект произвело это действие.  Широко раскрытыми глазами смотрел Инший, все еще не веря. 
     
     Свенельда отбросило куда-то далеко, на опушку.  Инший попятился, исполненный восторга.  Виски Мстиславу сдавила боль, гнев его угас, уже спокойно произнес:
     
     - Молись, чтобы не разлюбил тебя Император.  На волоске Его воли держится твоя убогая жизнь, философ! - повернулся, наугад зашагал. 
     
     Инший трясся в счастливом плаче, крупные слезы текли по лицу.  "Мы равны Элладе по року и рабству"- дрожащей рукой записал он. 
     
     По-кошачьи гибкая, Оксана бежала не оглядываясь, на бегу уклоняясь от заступающих дорогу ветвей, беззащитной спине ее мерещился наведенный тяжелый ствол, пот слепил глаза, а страх гнал все дальше, дальше. . .  Холодный клекот реки внизу был слышен.  Держась за кусты и оскальзываясь, стала спускаться, земля сыпалась из-под ног, горело исцарапанное лицо, и кровь стучала, как частая стрельба. 
     
     Входя в воду, она оглянулась.  Деревья стояли прямые, как братья.  Петляющей рекой она плыла, звенела донными колкими камешками в излучинах кренящихся.  Заросшие купальницей и бересклетом берега галдели бесчисленными птицами.  В ледяной воде Оксана быстро замерзла.  Непослушными руками раздвигая траву, выбралась на другой берег.