Казалось, он без опоры держится в воздухе, но, приглядевшись получше, девочка обнаружила перекладину, на которой летучей мышью застыл незнакомец. 
     «Вот именно – летучей мышью! Разве что мыши висят вниз головой!» - подумала она, но вместо этого спросила:
     - Как ты сумел забрать так высоко?. .  И так… тихо?
     - О, ты еще не знаешь всех моих талантов, Нум! – послышалось в тишине и почти полной темноте: крыши домов почти сходились здесь краями, а буйные заросли вьюнка образовывали некое подобие арки, полностью закрывая собой небо.  Единственным, что давало свет этому пустынному и, похоже, тупиковому проулку, был узкий и далекий вход, который в него вел. 
     Нум напрягла зрение – и испуганно взвизгнула: мужчина переместился еще на несколько перекладин выше, и теперь едва ли не достигал головой крыш. 
     - Куда ты?. .  – воскликнула девочка, стараясь говорить не слишком громко, хотя ей сейчас больше всего на свете хотелось закричать. 
     - Не бойся.  Скоро вернусь.  Я… э… хочу осмотреться. 
     С этими словами тень, обозначившая собой перемещения чужеземца, метнулась далеко в сторону – и скрылась из виду.  С крыши немедленно посыпались мелкие, острые камешки. 
     Незнакомец ушел. 
     
     
     * * *
     
     
     «Быть может, это бедуины?. . » - спросил самого себя Али аль-Саадат. 
     Внутренний голос зловеще промолчал, но царю и не нужен был его ответ, чтобы понять: он всего лишь пытается успокоить себя.  Ведь если летящие вместе с ветром наездники с оголенными клинками – бедуины, что торопятся ограбить караван торговцев, то у его жены и сына есть шанс остаться в живых… Но если это люди везиря, посланные вероломным предателем для того, чтобы уничтожить малыша…
     Али аль-Саадат стал спиной к повозке.  Лицо его горело.  Холод ночи отодвинулся на запад, а солнце, восходящее за спиной, высвечивало белоснежные одежды всадников и нещадно опаляло жаром плечи.  Сверкающие дуги обнаженных клинков над головой наемников не оставляли надежды на спасение.  Их было слишком много. 
     Враги обступали Али со всех сторон: первая группа двигалась к его повозке с запада, вторая держалась чуть поодаль, растянувшись плотной цепью, третья появилась на севере, вынырнув из-за края песчаной гряды, и шла особняком, словно бы и не была связана с остальными.  Али напряг зрение и увидел фонтаны песка еще и на юго-западе, но те, кто шли этим путем, оказались то ли духами, лишенными плоти и крови, то ли умело скрывали свое присутствие до поры до времени. 
     «Они не могли скакать всю ночь в таком темпе, да еще – в песках…» - вдруг подумал Али, но шевельнувшееся было сомнение так и не выросло в догадку.  У Али аль-Саадата не было на это ни секунды времени, ибо первые ряды врага в мгновение ока обступили его плотным кольцом.  Наемники молчали, вопреки обыкновению не выкрикивая угроз, и словно по команде остановились – все до единого.  И лишь тот, кто скакал в голове отряда, не замедлил темпа. 
     Не дав Али Аль-Саадату опомниться, наездник молнией проскочил мимо него и замахнулся шамширом.  С шипением рассекая воздух над головой царя – тот пригнулся почти мгновенно, уберегая себя от неминуемой гибели, – шамшир прочертил короткий полукруг и обрушился на крытую легкой тканью повозку, срезая материю и обрушивая наземь разрубленные перекладины деревянного верха.  Наемник издал короткий вопль – скорее вопль досады, нежели удовлетворения – и круто развернул коня.  Животное заржало и, взрывая копытами песок, понеслось назад – на замершего в оборонительной позиции царя. 
     Оба несравненных ятагана Али аль-Саадата – подарок отца, достойный восхищения и славы – грозно блеснули, и тонкие алые ручейки устремились вниз по изящному двойному изгибу.  Но только тому, кто еще мгновение назад уверенно держался на спине черного как смоль скакуна, уже не дано было понять, чья кровь испачкала оружие врага. 
     Пески жадно впитали первые капли человеческой крови, а конь продолжал мчаться, унося с собой левую половину туловища своего хозяина.  Али аль-Саадат не удостоил удаляющегося наемника и взглядом.  Он смотрел прямо перед собой. 
     Около пятидесяти всадников бестрепетно взирали на отверженного царя из-за опущенных на лица покрывал.  Но ни один из них не испытывал желания последовать примеру предводителя и раскрасить пески собственной кровью.  Враги выжидали, исподволь прокручивая в уме события последних нескольких секунд.  Они видели, как беззвучно и стремительно, в высоком прыжке поднялся царь над еще живым всадником, как оттолкнулся от крупа коня и, уже спрыгивая на землю, в обратном сальто вонзил оба ятагана в живот врага, а затем без усилия вскинул руки вверх.  Мертвое тело предводителя развалилось не сразу.  И лишь тогда, когда это, наконец, произошло, наемникам пришлось поверить в то, что видели их глаза.  Перед ними стоял воин, равного которому среди них не было. 
     Ятаганы горели в руках царя яростным огнем отраженного солнца.  Его лицо, забрызганное чужой кровью, казалось неподвижной маской отвращения.  Легким и почти неуловимым для взгляда движением кистей Али аль-Саадат очертил в воздухе два сверкающих круга, словно приглашая противника приблизиться. 
     «Еще мгновение, - думал он, - и пустыня заберет к себе одного из вас… И еще.  И еще… И только потом ей, возможно, достанусь я». 
     Наемники словно услышали вызов.  Из окружения выдвинулись два высоченных наездника и, не сговариваясь, поскакали навстречу друг другу с таким расчетом, чтобы сойтись в центре – и обезглавить того, кто этим самым центром являлся. 
     Али аль-Саадат прыгнул – и упал, на миг исчезнув из виду в клубах песка, поднятого ветром и копытами коней.  Наперекор ожиданиям, ему удалось проскочить между ног ближайшего к нему животного, и мгновение спустя он уже крепко держал наездника за обрубки ног, повисая вниз головой под брюхом коня.  Одурев от боли, покалеченный наемник выл во весь голос и размахивал руками, пытаясь разогнать кровавый туман, возникший перед его глазами, но так и не смог дотянуться шамширом до назойливого противника, а тот, удерживаясь одной рукой за пояс орущего наемника, другой методично отсекал все новые и новые куски от его ног. 
     Оказавшийся поблизости всадник поднял к самой голове короткий метательный нож, но медлил, опасаясь ненароком попасть в своего.  Али аль-Саадат послал ему насмешливый взгляд, и, приставив ятаган к шее осатаневшего врага, твердым движением развернул коня прочь от холмов.  Всадник, все еще сжимающий нож, немедленно принял единственно верное решение – и метнул оружие в спину беглеца, но Али предугадал его намерение гораздо раньше, чем оно оказалось претворено в жизнь, и потому успел подставить под удар податливую шею плененного наемника.  Что-то негромко хрустнуло – и царь почувствовал, как по его руке стекают теплые струйки.  Столкнув обмякшее тело с коня, он что было сил ударил бедное животное в бока.  Конь взвыл совсем по-человечески, но все же помчался прочь быстрее ветра. 
     Чтобы оправиться от потрясения, наемникам потребовалось куда меньше времени, чем надеялся царь.  Но у него появилась слабая надежда на спасение, потому что теперь у него был конь.  Быстрый, норовистый конь, который ветром несся на запад, в направлении, противоположном тому, куда умчалась Хабль, унося с собой малыша. 
     Али аль-Саадат мысленно возликовал: всадники последовали за ним – все до единого.  То ли обманные маневры были слишком сложны для их понимания, то ли наемники рассчитывали разделаться с беглецами по одному и не сомневались в том, что никто из них не переживет это утро, - так или иначе, они бросились в погоню, и Али следовало сильно поторопиться, чтобы суметь прожить хотя бы еще несколько недолгих мгновений. 
     Порывшись в седельной сумке поверженного врага, царь обнаружил несколько узких метательных ножей.  Оглянувшись через плечо, он один за другим послал в преследователей добрую дюжину клинков – и со все возрастающим удовлетворением заметил, что почти каждый второй из них нашел свою цель.  Но наемники не отставали, а его конь, похоже, был не таким уж свежим.